(«Школа Медитации»: Курс 1 / Письмо 35)
Мистическое сознание так же старо, как холмы и горы. Большинство серьезных ученых нашего времени пришли к подобному видению реальности — реальность едина и внушает благоговение. Поэтому корни того, что мы называем христианской мистической традицией, предшествовали исторической фигуре Иисуса. Это согласуется с теологией Воплощения, говорящей о том, что вечное Божье Слово вступило в пространство и время в личности Иисуса беспрецедентным и неповторимым образом. Стоит задуматься над этим парадоксом объединения времени и вечности в едином осознании, названным испанским богословом и мистиком Раймоном Паниккаром «темпитернальностью» (англ. «tempiternity» [1]) — ведь именно он подчеркивает все то, что определяет христианский опыт. Это также объясняет, почему Писание и слова Иисуса могут быть поняты многими способами. Эта же загадка показывает, как мы входим в общую основу, общую почву человечества через глубокое проникновение в нашу собственную духовную традицию. Пребывая в нашей собственной вере — если мы откроем ее глубины — мы прийдем туда, где нас встретит Воскресший Иисус, в царство без границ. Наш мир отчаянно нуждается в мистической мудрости, с помощью которой он мог бы подняться над собственной саморазрушительностью, раздорами и разделениями, оправдывающими насилие.
Корни христианской мистической мудрости находятся в самых глубоких чертогах сердца Иисуса. Сердце человека — универсальный символ целостности, а также внутренней реальности. Мы не могли надеяться прикоснуться к глубинам Иисусового сердца, если бы Он не сказал, что «открыл нам все, что слышал от Отца» (Ин 15:15). Мы названы Его друзьями, теми, от кого Он ничего не скрыл. Это удивительное откровение, описывающее особые отношения между божественным и человеческим, лежит в основе христианской веры и всякого толкования Креста и Воскресения.
На страницах Нового Завета Иисуса называют «учителем» чаще, чем любым другим титулом. Мы учимся у него, что и подразумевает слово «ученик» (англ. disciple от лат. discere). Как любой хороший учитель, Иисус разделяет с нами то, что знает сам, взращивая наши умы и расширяя нашу способность к познанию, к истинной христианской гнозе. Он делится с нами из первых рук благодаря личному опыту. Это именно то, что II Ватиканский Собор назвал всеобщим призванием к святости и почему он так подчеркнул важность восстановления созерцательной традиции. Один из лучших методов обучения, подобный Иисусовому, заключается не в том, чтобы накачивать информацией ученика, а в том, чтобы помочь задавать вопросы. Мистический опыт процветает, когда ум открыт. А ум открыт, когда задаются вопросы.
Среди многих вопросов, которые задает Иисус своим ученикам, ключевой — а также показывающий, как Иисусов опыт Отца становится нашим собственным — «за кого почитаете Меня?» (Лк 9:18, Мф 16:15). Этот вопрос не припирает нас к стенке. Вы можете проигнорировать его, если захотите. Но если мы вслушаемся в него, он поведет нас, подобно Алисе, в глубокий туннель — в мир необычайно интенсивной реальности и озарения, который Иисус называет Царством. Когда мы слушаем этот вопрос, нас как бы аккуратно подводят к основному вопросу человеческого сознания, которой мы бы хотели отложить на неопределенный срок: «Кто я есть?». Христианские мистики всегда учили, что самопознание неотделимо от нашего познания Бога. «Познав себя, познаю Тебя» — молился святой Августин. Собственное самопознание Иисуса является основой его скромной власти, позволяющей Ему задавать этот вопрос. Мистическая мудрость — смирение. «Я знаю, откуда я пришел и куда я иду» (Ин 8:14). Иисус, Учитель Евангелий и Учитель, пребывающий в наших сердцах, хочет, чтобы мы могли сказать это и о себе самих.
Basileia – греческий эквивалент слова «царство» можно лучше перевести как «царствование». Это напоминает нам, что Царство Божье — не место, в котором мы собираемся оказаться, и не вознаграждение, которое мы можем заслужить. Царство Божье — это присутствие чистого бытия Бога, в котором все двойственности превосходятся, хотя и не уничтожаются. «Не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк 17:21) В этом месте Нового Завета используется греческое выражение (греч. ἐντὸς), означающее – «в вас», «внутри вас», и оно также может быть переведено как – «среди вас», «между вами». Подобно большей части грамматики посланий св. Павла, эта многозначность открывает как мистические, так и социальные нюансы понимания смысла текста. Евангелие, включающее в себя мистическое и моральное, созерцательное и активное измерения — бесконечно плодородный источник для нашего духовного роста. Смысловые оттенки Евангелия изменяются в соответствии с условиями, в которых оно читается, приспосабливаясь к интеллектуальным способностям сердца читателя. Созерцательная молитва и живое Слово Писания совместно сформировали христианскую мистическую традицию. Основанная на внутреннем опыте Иисуса, христианская мистическая традиция имеет очень простой смысл — это вхождение в Царство в единстве любви с Ним, в свете Его слова, в уникальных обстоятельствах нашей жизни.
Иисус совершал много удивительных дел. Он прощал грехи, исцелял больных, кормил голодных, воскрешал мертвых, успокаивал бури, рассказывал притчи и регулярно уходил, чтобы пребывать в безмолвии и молитве. Но все, что Он сказал и сделал, просто напросто было проявлением Царства. «Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне.» (Ин 14:10-11).
Утверждение о единстве с Богом и Иисусово заверение о ниспослании Духа стало источником тринитарной модели христианского мистического языка, формировавшейся на протяжении нескольких столетий. Однако этот язык, как мы увидим в ходе размышлений об учителях мистической традиции, больше похоже на интимный язык любовного союза, чем на язык выступлений в лекционном зале. Поэтому неудивительно, что христианские мистики довольно регулярно сталкивались с непониманием своего академического и бюрократического руководства. Ни иудаизм ни ислам, наши сестры-веры, не знали настолько высокого напряжения в области доктринальной ортодоксии. Тем не менее, мистики по-прежнему часто устремлены, рискуя оказаться непонятыми, искать слова для описания опыта, пробудившегося в безмолвном союзе в глубинах сердца. В опыте Иисуса, ставшего идеалом христианского созерцания, мы видим, как переживание Божьей любви требует выражения, пробуждая человеческое сознание к духовной революции.
Мы входим в Царство через трансформацию сознания, обретающего сосредоточенность на других в любви. Заповеди блаженства описывают, как выглядит мир после этой трансформации. Любовь — это валюта Царства, а приказ любить — это великий акт упрощения, объединяющий морально-этическое измерение и мистицизм. Христианство — по сути, мистическая религия, потому что все эти вещи не имеет никакого значения за пределами объединяющего видения, в котором все противоположности примирены. Даже враги становятся теми, кого мы любим. Иисус учит нас созерцанию и ненасилию, и эти два принципа являются равноценными опорами, на которых утверждено Царство.
По мере того как ученик-христианин возрастает в этой мистической традиции, воспитывается Писанием, Таинствами, общиной и общением в диалоге с другими конфессиями и духовными традициями, его опыт становится одним целым с опытом Иисуса. Христианский мистический опыт по существу является просто христианской жизнью. Проживая ее, мы узнаем, что Великое Присутствие, поэтически воспеваемое Иисусом в прощальной речи к ученикам — «как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин 17:21) — не просто слова.
о.Лоренс Фримен OSB
(«Корни христианского мистицизма»)
[1] Tempiternity, темпитернальность — концепция философа Раймона Паниккара, согласно которой временность и вечность являются одним целым, одновременно отражающим и суть времени и общее состояние бытия как такового. Tempiternity — путь полноты, ведущий к переживанию настоящего момента, в котором повседневные вещи и окружающая среда являют вечность. «Фундаментальная интуиция темпитернальности вытекает из опыта настоящего во всей его глубине, открывая в нем не только прошлое в потенциальности и будущее в надежде, но и то, что объективированная человеческая чувствительность определяет временем или тем, что носит временный характер. Опыт настоящего пронзает кору временного и текущего, не падая в статичное и безвременное — не отрицает времени, а наслаждается его ядром. Всякий глубокий человеческий опыт разворачивается во времени, но все же остается не связанным временем, не прикован к нему.» (Раймон Паниккар «Поклонение и светский человек» 1973 г.)
Иллюстрация: Рембрандт «Портрет Иисуса»
Перевод с англ.: Мария Захарова Obl OSB
При цитировании обязательна ссылка на wccm.ru
Подпишитесь на рассылку новостей и обновлений